Дыши, пиши, твори
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » Творческий раздел » Рассказы » Шрамы (Рассказ Тихона Макарова)
Шрамы
ЕгорДата: Пятница, 11.05.2007, 15:23 | Сообщение # 1
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
1.
Закончи школу, устройся на работу, получи диплом, заработай миллион, купи себе яхту, найди хорошую бабу с большими сиськами и крути руль своей жизни. Борозди океан, вернись на землю, заработай ещё денег и купи самолёт, а затем и весь мир. Может, тогда до тебя дойдёт, что всё это бессмысленно. Может, ты поймёшь, что ничего не зависит от бренда на твоём пиджаке, массивности бумажника или марки машины. Может, до тебя дойдёт, что большие сиськи, силиконовые губы и пышная задница твоей девушки это всего лишь дополнение к блюду. Может, поймёшь, что сила не в том, что на лице, а в том, что находится глубоко в груди, в том, что каждый из нас произносит так тихо, что услышать его шёпот способно лишь сердце, которому на него глубоко положить. Возможно, когда ты это поймёшь, то сойдёшь с ума, застрелишься или прыгнешь с балкона, а, возможно, и станешь поэтом, как я.

Кто я?

Меня зовут Антон, мне семнадцать и я считаю, что жизнь прекрасна.

Нет, не так. Так я похож на робота. Скажи я так, ты наверняка подумаешь, что очередной спятивший гопник бросился в литературу только затем, чтобы выплеснуть на бумагу свои пубертатные девиации.

Так будет лучше: я Антоха, недавно приблизился к паспорту полноправного гражданина ещё на год. Обожаю жизнь за то, что она забирает у меня всё. Что я имею ввиду? Ну, сижу в тюрьме, у меня нет девушки, друзей, когда-то учился в самой дурацкой школе на свете и, возможно, я латентный педик.

Почему? Даже когда я был на свободе, бабы мне не давали. Не все, конечно. Да все мне и не были нужны. Мне были нужны именно те, кого хочу я, то есть, лишь одна девка, королева школы.

Королева школы. Хорош запрос, скажешь ты и будешь прав. Да, на эту девку в коридоре смотрел каждый, даже у учителя на неё вставал. Да, она меняла своих хахалей как засранные трусы. Да, у неё не было души и возможно она - пустышка.

Но ты её не видел и не можешь судить. Если бы ты только мог представить её длинную и плавную шейку. Её улыбку, достойную Моны Лизы, и осанку, которой позавидовала бы сама Афродита. Если бы ты мог представить её груди - настоящее произведение искусства, они - два округлых магнита, которые притягивали взгляды похотливых мужчин и завистливых женщин. Колосс бы отгрыз свои ватные ноги, знай он о существовании её ножек.

Поначалу мне казалось, что не смогу заполучить эту девушку. Я не пытался заговорить с ней, считал её... Считал её высшей, дворянкой, аристократкой, а себя лишь жалким, недостойным и разговора с ней мясом. Преодолеть неуверенность помог Миша.
Пожалуй, Миша был единственным другом в моей жизни. Он... как бы это сказать помягче? Он был лохом. Не то, что его били там или ещё что, его просто никто не считал за человека. Естественно, никто кроме меня.

Как мне мог помочь тот, кому на голову надевали урну? Сложный вопрос. Хотя, попробую ответить. Своей убогостью Миша показал мне, что человека неудачливее его трудно найти, но об этом позже.


Иххххххххаааааааааааааааааа!

Сообщение отредактировал Егор - Суббота, 12.05.2007, 10:52
 
ЕгорДата: Пятница, 11.05.2007, 15:23 | Сообщение # 2
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
Возможно, если бы не Миша, я бы никогда не стал парнем Оли, поэтому нужно немного времени уделить тому, как я познакомился с ним. С Мишей мы познакомились уже в школе. Он подошёл и сказал:

- Здарова. Я Миха. Ты новенький? Я тебе тут всё покажу.

В каждой альма-матер должен быть старожил, учившийся в ней с первого класса, досконально знающий историю своей школы и подбирающий на своём учебном пути всё новых лохов, которые не могут влиться в другой коллектив. В этом Миша признался мне впервый же день, в столовой.

- Почему я к тебе подошёл? Ну, я подумал, что ты лох.

- Лох? - переспросил я.

- Именно, - сказал Миша. Миша был высоким худым и нескладным. Эйфелева башня с бамбуковыми ногами. Говорил Миша хорошо, чётко, по-дикторски. Скорее всего, он стал лохом из-за своей внешности.

По всему мишиному лицу возводили свои крепости прыщи. Они группировались в самых пикантных местах. Прыщи были не только на носу, но и в носу тоже и даже в носоглотке. Я был уверен, что мишино сердце покрыто красной крупицей гнойных животных. Прыщи стали мишиными паразитами, определяющими его касту на территории школы.

- А ты лох? - спросил я.

- Ага.

- И давно?

- С третьего класса, - улыбнулся Миша.

Не знаю, что бы я ему ответил, скорее всего, послал, но не успел. Мне явилась Оля. Несмотря на то, что это случилось несколько лет назад, я помню встречу до сих пор.
В столовой было душно, очень душно, благодаря этому в первый же день я смог оценить олины груди. На ней была кофточка с крупным вырезом и клетчатая миниюбка, как у актрис, снимающихся в рубрике "школьницы".

Я был уверен, что мне и только мне открывались два апельсина, переливающихся то божественным, то ангельским сиянием.

Благодаря странному нимбу, которым обладали олины сиськи я пририсовал к её портрету крылышки, приятно контрастировавшие с её карими глазами и алыми блестящими от флюоресцентных ламп губами.

Тогда я уже был поэтом и мыслил исключительно образами. Я видел Олю богиней, она становилась то Афродитой, то Гвиниверой, а иногда и Мерилин Монро.

Я представлял её груди в виде огромных телесного цвета арбузов, украденных с дачи гениального фермера, разработавшего совершенный сорт, в котором крупный размер ягоды был идентичен её великолепному и совершенному вкусу. Я разрывал арбузы в клочья с одним лишь желанием - добраться до персиковой косточки, олицетворяющей сердце Оли.

Я искал персик совершенства в разбитом арбузе гения и на меня обрушивался бриз, дующий из овеянной похотливым стремлением олиной груди.

- Кто это? - спросил я через несколько минут. Нет, я ещё не отошёл от шока, но голова моя была свободна. Когда на моём экране появлялась Оля, рецепторы увеличивались в размерах и инстинкты выбивали из меня хладнокровие, когда же Оля пропадала из поля зрения - я становился независимым и избавлялся от желания ползать у её ног.

- Ах, это Оля. Красивая, не правда ли?

- Ты шутишь? Она божественна. У неё есть телефон?

- Ээээ, нет, парень. Кажется, ты не понял. Это девушка Зомби.

- Девушка-зомби?

- Это его девушка.

Когда Миша ткнул своим указательным пальцем в мою грудь, я подумал, что Оля именно моя девушка, что она сейчас подойдёт и предложит сходить в кафе, но потом до меня дошло и я развернулся. Богиня сидела на коленях ничтожества. Ничтожество являло собой шкаф, дверцы которого выстраивались в квадратики пресса и разросшиеся трицепсы. Кажется, этот парень, названный Зомби, целовался с моей богиней.
Почему кажется? Потому что я ничерта не помню, что произошло дальше. Потом Миша сказал мне, что я выбежал из столовой как истеричка. Он сказал, что вся столовая ржала надо мной, что все они назвали меня психом. Миша сказал, мне повезло, что они не поняли, почему я выбежал.


Иххххххххаааааааааааааааааа!
 
ЕгорДата: Пятница, 11.05.2007, 15:25 | Сообщение # 3
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
2.

Мы сидели у меня дома. Я рассматривал олины фотографии, отснятые Мишей, а Миша сублимировал, пуская слюни на последние выпуски плейбоя. Не знаю, кто из нас был больше возбуждён, я, видящий размытое лицо Афродиты, или мой друг, любующийся точёными трупиками силиконовых клонов Бритни Спирс.

Каждая фотка с олей казалась мне совершенной. Каждый фон на фотках казался мне единственно возможным.

- Можно журнал взять? - спросил Миша. Я видел, что у него стоял. Я не понимал его тогда, не понимаю и сейчас. Что он нашёл в этих американских буржуйских дегенератках? Как он мог восхищаться не Олей? Как он вообще смел дрочить, находясь с ней в одном городе, осквернять её существование извергающейся из подросткового стручка спермой?

- Конечно.

- Ну, я пошёл?

- Мне нужна она.

- Чо?

- Мне нужна Оля.

- Парень, и думать забудь. Она не для таких как мы.

- Мои стихи не пишутся. Она необходима мне.

- Без неё никак? Вообще, мрачняк?

- Да. Без неё никак, - сказал я и опустился на диван. Странное дело, я не помню, как выглядит мой диван, но могу описать выражение мишиного лица. Дай бумагу, карандаш, и я нарисую тебе. Изображу всю свою жизнь на одном лишь альбомном листе. Проблема лишь в том, что у меня нет ни бумаги, ни карандаша. Но я увлёкся лирикой, я ведь не похож на Есенина?

Миша сказал да. Я бросился к нему, начал жать руку, говорить слова благодарности, да так, что можно было подумать, что мы уже всё сделали.

Вот она. Олька. Сидит за моим кухонным столом. За моим столом. Мнёт свою сигаретку в пепельнице и слезящимися от истомы глазами осматривает мою далеко не шкафную фигуру.
После заключенного нами вербального соглашения, Миша смутился. Он засмеялся совсем, как впервые поцеловавшийся школьник, он засмеялся, словно случайно лишённый девственности пьяной тайкой подросток.

Мне понравился этот его смех. Смех был настолько живым и радостным, что даже я на секунду поверил: в этом мире есть непохожие на манекены люди, люди, которым не нужно изображать смех или с утра клеить голливудские улыбки на грустные рожи, а вечером снимать их и заклеивать мозоли пластырем.

Наш план заключался в постоянном и не ослабевающем давлении на олину психику. Я должен был постоянно быть на её виду, заговаривать с её друзьями в её присутствии, должен был не обращать на неё и малейшего внимания и быть самим собой - весело острить, зачитывать свои стихи со школьных трибун и участвовать в литературной жизни школы.


Иххххххххаааааааааааааааааа!
 
ЕгорДата: Пятница, 11.05.2007, 15:25 | Сообщение # 4
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
Это значило вступление в местный литературный клуб под сакральным названием "Литера".
В первый же день перерождённого меня пригласили в Литеру. Председателем был сорокалетний Владимир Карасьев. Он уже несколько раз издавался средним тиражом, но так и не получил ни известности, ни прибыли. Говорили, что до того, как пойти работать в школу, он сильно пил.

Из ямы его вытащила Нина Васильевна, наш директор. Она поставила писателя-неудачника во главу юных поэтов и прозаиков. Я до сих пор ржу, вспоминая об этом.
По мнению директрисы, общаться с издающимся автором - честь для каждого начинающего писателя. Пульхерия Васильевна не понимала тонкостей литературного мира. Важно не количество публикаций, а общественное признание. Отмазки, вроде той, что автор пишет сам для себя - беспочвенны. Каждый из нас, литераторов, хочет трахаться, пить и кутить на вечеринках с мэром и его свитой. Хочет красавицу-жену с вентилятором в жопе и миллион на заднем сиденье Порше.

Но это всё для избранных, для единиц. Пока мы не превратились из начинающих литераторов в маститых, нам было необходимо развиваться. Я писал, относил стихотворения в редакцию и их рецензировали. Мои стихи оценивались так брезгливо, словно редакторы рассматривали не стихи, а собачье дерьмо, кишечными колбасками лежащее на тарелке подле вилки. Я думал, что всё это из-за того, что в стихах прослеживались всего лишь три извечных тематики: педики, сиськи и Ролинг Стоунз.

По мере того, как я продвигался на литературном поприще, ко мне рос интерес Оли. Не из-за того, что я становился литератором, скорее потому, что наш гениальный план работал.
Каждой девушке не хватает внимания, я же даже не смотрел на свою любовь. Как мне было плохо в такие моменты. В ответ на её недовольное цоканье, я готов был броситься на колени и признаться в своих чувствах.

Почему ей было необходимо именно моё внимание, спросишь ты? Целых два месяца я провожал её взглядом, словно богиню, целых два месяца я выдавал свою любовь, целых два месяца я был червяком на её крючке. И тут всё прекратилось. Я стал рыбой, желающей съесть червяка.
Оля начинала закидывать удочку взглядом при каждой удобной встрече. В голове отмирали нейроны при каждом её появлении. Я чувствовал, как под её взглядом они испаряются.

Я не мог смотреть на Олю, иначе наш с Мишей план рухнул бы. Покажи я Оле свою любовь, она бы снова проткнула меня багряным от предыдущих жертв крючком.

Однажды, когда я остался на консультации по химии, она пришла в кабинет, села за мою парту и выложила пару учебников. Я смотрел на учителя, объясняющего мне преимущества a-глицерина перед b-глицерином, его слова не вызывали в моей голове никаких образов. Оля проводила своим кроссовком по моим туфлям. Она флиртовала так, будто намекала на желание потрахаться в соседнем кабинете.

Мне было не до траха, к тому же она всего лишь играла.

- Тяжело ли расценивать a-глицерин с позиции бинарной номенклатуры? - спросил я самым обычным голосом. Оля цокнула и вышла из кабинета.

После нескольких тысяч цоков, они возникали сами собой, стоило мне увидеть Олю.

Цок. Привет, любовь моя. Жалко, что я не могу сказать, что люблю. Ты, наверное, уже потеряла ко мне всякий интерес, как замёрзший на берегу рыбак теряет интерес к не в меру умной рыбе.

Цок. Здравствуй, заинька. Как я рад тебя видеть. Почему я не смотрю на тебя? Я думаю, ты знаешь почему.

Цок. Привет, лапа. Как дела? Ой, не рассказывай. Нам нельзя видеться и тем более переглядываться.

Цок. Что? Ты хочешь меня? Извини, но ты ещё не так СИЛЬНО хочешь меня.


Иххххххххаааааааааааааааааа!
 
ЕгорДата: Пятница, 11.05.2007, 15:26 | Сообщение # 5
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
3.

Мои стихи стали более тонки, из них исчезла тема педиков, анальных девиаций и тема ролинг стоунз. Теперь я писал только про сиськи и безответную любовь. Все отношения между лирическими героями строились не просто на симпатии одного к другому.

В моих стихах мужчины любили женщин, как маньяки любили убивать. Так же скрытно, иногда любовь становилась сильнее, иногда пропадала вообще.

Женщине же мужчина был необходим только для секса, поскольку в моих городах не было секс-шопов с анальными вибраторами и фаллоимитаторами.

Мои стихи начали номинировать, произведения входили в лонг-листы престижных номинаций. Меня сравнивали с Фон Захер-Мазохом, героини которого всегда довлели над героями и вели их к психологическому краху. Мои стихи по-прежнему не считались гениальными, это очень уязвляло меня. Это расходилось с моим собственным представлением о себе и о своих стихах, с представлением Миши о моих стихах, с представлением абсолютно всех моих знакомых о моих стихах.

Чем знаменитее и холоднее я становился, тем выше было желание Оли заполучить меня. Как это ни смешно звучит, теперь я стал объектом её домогательств.
Хотя, однажды я за это чуть не поплатился. Точнее, вообще не поплатился, но испугался. Ко мне подошёл Зомби. У него была такая рожа, что я подумал, он сейчас меня ударит. Зомби не ударил. Он протянул школьный сборник, отпечатанный в городской типографии и попросил поставить автограф под стихотворением: "Casino Bugie и сиськи".
Позже до меня дошло, что бывший парень Оли всегда ходил с одним выражением лица. Очевидно, Зомби стал зомби именно поэтому.

Цок. После Зомби ко мне подошла Оля. Она часто подходила ко мне, но никогда не заговаривала.

- Привет.

- А?

- Привет, говорю, - сказала она. На её лице была новая наклейка ввиде опечаленных губ. Боже, они были божественны. Все мои рисунки, созданные в тюрьме, посвящены этой грустной улыбке. Оля была совершенна.

- Ну, привет.

- Можно автограф? - Оля протянула сборник и я поставил автограф под стихотворением "Всё о жопе или shake your hips".

- У тебя нет планов на вечер? - спросил она.

- А? - именно с таким глупым выражением лица, как ты сейчас представил, я и встретил её предложение. Мало того, что девушка подошла, пригласила меня, я ещё и акнул. Мне повезло, что она действительно ХОТЕЛА меня, иначе влепила бы пощёчину или чем покрепче в пах.

- Пойдём в кафе после уроков?

- Кафе-шмафе. Давай лучше в ресторан, - сказал я.

- У меня нет...

- Денег? Не беда. У меня есть.

- У меня нет настроения, - сказала она. - Но я бы не прочь сходить в кофейню.

- Ладно.

В её интонациях исчезло цоканье, её взгляд наполнился, округлился, он стал чем-то большим, чем просто ангельский взгляд. Он стал цельной, завершённой картиной, как "Гибель Помпеи".

Вечер мы провели, рассказывая друг другу смешные истории. Рассказывал в основном я. Она лишь слушала и смеялась. Этот смех выкидывал меня из реальности. Я готов был прыгать на бушующих волнах её хохота, готов был утонуть в океане, которым правили её трясущиеся от глубокого дыхания груди, просящиеся наружу из тонкой ткани декольтированной кофточки. Для продолжения цикла "сиськи" мне было необходимо увидеть хотя бы одни сиськи, показанные мне добровольно, а не подсмотренные в примерочной одного из женских бутиков.

- Поедем ко мне?

- Ну, не знаю...

- Я написал новый стих. Хочу, чтобы ты стала первой, кто его увидит.

- Я не очень люблю стихи.

- А если я посвятил его тебе?


Иххххххххаааааааааааааааааа!
 
ЕгорДата: Пятница, 11.05.2007, 15:27 | Сообщение # 6
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
Я не стал дожидаться чтений своих стихов и поцеловал её на пороге, ещё не закрыв входную
дверь. Ха-ха, смешно вспоминать. Мы трахались около двух часов. Это ведь был мой первый раз. Чего только она мне не показала... сейчас, смотря на этих престарелых пидаров в душевой, я вспоминаю её, её груди... руки... когда я выйду из тюрьмы, мне будет... сколько? Лет пятьдесят-шестьдесят. Я уже не смогу трахать маленьких ещё растущих девочек, нюхать их замечательные трусики и сочинять полноценные стихи про сиськи...
Когда мы с Олей закончили, мы легли на кровать и пролежали так ещё несколько часов. Мы болтали о всяком бреде: о лучшем лаке для ногтей и преимуществах танго над стрингами. Потом я посмотрел на Олю. Я увидел на её ноге слова. Они мелкими кровяными шрамами были выстроены по всему периметру её божественной ножки. Я потянулся к ноге и прочитал первые несколько строк.

Это было охеренно. Когда я увидел их, я подумал, что сам Бог спустился на землю и написал эти стихи для неё, для своей любимой Оленьки.

- Откуда это?

- Откуда что?

- Стихи.

- Какие стихи?

- На твоей ноге. Вот же, - я указал на её ногу, но она только улыбнулась. Она сказала,
что у меня замечательное чувство юмора и полезла целоваться. Я отстранился.

- Ты не видишь?

- Нет. А что там? - Оля прищурилась.

- Не видишь?

- Нет. Да что же там?

- Стихи!

- Ты меня пугаешь.

- Наверное, у меня глюки. Но можно я их запишу? Это очень хорошие стихи.

- Ах ты лгунишка... делаешь меня своей музой?

- Можно?

- Я согласна... - Оля раскинула руки в стороны и согнула ноги так, что стала похожа на распятого Иисуса.

Хех, я метнулся к шкафу за ручками и листком бумаги, но не смог найти ни того, ни другого. Я нашёл только ручку, когда Оля сказала, что ей пора. Я попросил подождать ещё секунду и бросился к ней.

Она всё ещё лежала в позе распятого Иисуса. Шрамы на олином теле напоминали шрамы, оставленные Иисусу плёткой палачей. Я переносил кровавые шрамы Оли на свою руку, они чернильными пятнами ложились на шелушащуюся кожу. На какое-то мгновение я почувствовал, как соединился с сознанием Оли. Я услышал голоса эхом отдающиеся в моей голове. Это были мысли великих людей. Я слышал их все.

"..."

"..."

"..."

Сначала я не мог сосредоточиться на какой-то конкретной мысли и голоса превращались в неразборчивую кучу. В ней я мог разобрать только самое примитивное. Тогда я заставил себя посмотреть на Олину ногу и дописал-таки стихотворение.

"Уб..й"

Трахнувшись со мной напоследок, Оля ушла и оставила мне свои трусики. Она сказала, что так вдохновение придёт раньше неё.

После того, как Оля ушла, я нашёл тетрадку в первом же шкафчике и переписал стихотворение. Это был верлибр о любви. Он был таким совершенным и гениальным, что я не смог до конца осознать его смысл.

В детстве я читал биографии великих людей, там я узнал, что гении получают сигналы из космоса, а у некоторых гениев-писателей бывают визуальные иллюзии, что-то вроде разрисованных невидимой краской стен и что именно так они пишут свои произведения.

Отойдя от секса и стиха, я позвонил Мише.

- Мишка, я сделал это.

- Я видел вас в кофейне. Поехала к тебе?

- Да. Ты не поверишь, мы трахались два часа.

- Круто. Вдохновение появилось?

- Слы, это какое-то наваждение. Я увидел стихи. Её ноги были усеяны шрамами ввиде букв. Это буквы выстраивались в стихи. А Стихи были нанесены бритвой... плохой почерк. Но я всё разобрал. Я их записал. Они гениальны. Много не понял, но рифма и ритм это нечто потрясающее.

- Оля тоже поэт?

- Это были не её стихи. Более того, у неё нет никаких шрамов на ногах. Ещё вчера их не было.

- Вы вчера тоже трахались?

- В наше время баб не нужно раздевать, чтобы увидеть тело. На её ногах никогда не было
никаких шрамов.

- Что она говорит? Порезалась неудачно?

- Ты глухой? Она их вообще не видит.

- То есть, их видишь только ты?

- Получается так.

- Прикольно. Но я сейчас не могу говорить.

- Чо это за стоны?

- Да так.

- У тебя чё, девка?

- Пока.


Иххххххххаааааааааааааааааа!
 
ЕгорДата: Пятница, 11.05.2007, 15:28 | Сообщение # 7
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
4.

Как ни печально было осознавать на новом этапе мой и мишин путь расходился. Мы больше не могли быть друзьями. Он потрахался и стал нормальным пацаном, а я потрахался и стал гением. Когда я вошёл к Владимиру Карасьеву и показал новый стих, он встретил его так же холодно, как и всегда. Он посмотрел на помятый тетрадный листочек с надменным выражением лица, поправил оправу очков и зевнул. В общем, всё было как всегда.

Как вдруг он удивил меня. Я до сих пор помню, как его рот раскрылся, то ли от удивления, то ли от ужаса. Я считал, что он скажет мне, что это очередное дерьмо, что это шаг назад,что он во мне разочаровался, что...

- Ты девственник? - спросил он.

- Нет.

- Давно?

- Вообще-то...

- Мы что, в детском саду? Отвечай на вопрос.

- Вчера был первый раз.

- Когда написал стих?

- Вчера.

- До или после?

- А какая разница?

- До или после? - повысил голос редактор.

- После.

- Это гениально. После лишения девственности гений превращается из сосунка-писателя в писателя. Вот в чём смысл сказки о гадком утёнке... его изнасиловал белый лебедь и он сам стал белым лебедем. С кем ты занимался сексом?

- Вообще-то...

- С кем? - настоял редактор.

- С Олей.

- Оля. Оля Аксакьева?

- Да.

- Это поразительно. Чем ничтожнее гений и прекраснее самка в момент соития, тем лучше
стихи, написанные гением.

- А что по стиху?

- Стих? Ничего особенного. Он гениален.

Я вышел из кабинета Владимира Карасьева счастливым человеком, а через несколько дней вошёл знаменитым. За столом сидели три редактора самых разных журналов. У каждого был блокнот, ручка и наклейка ввиде приветственной улыбочки.

- Собственно Антон, - сказал Владимир Карасьев.

- Антон, здравствуйте! - сказал первый редактор.

- Приветствую, Антон, - сказал второй редактор.

- Здаровки, братуха! - сказал третий, самый молодой из всех присутствующих редакторов.
Мне поступили предложения от трёх журналов, но, так как я не хотел портить с кем-то отношения, вежливо отказался и сказал, что ещё не планирую издаваться, но если они помогут мне с печатью сборника, я обязательно опубликуюсь в каждом из их журналов.
Редакторы оказались на редкость непонятливыми людьми. Один не переставал говорить про то, что в его журнале печатаются только гении. Второй повествовал о тяжёлой штуке жизни, которая плохо обращается с хорошими поэтами, он говорил, что все журналы заставляют издающихся авторов платить и вообще, его журнал самый лучший. И всё, что нужно, чтобы туда попасть - продать душу дьяволу. Третий начал с лозунга: "Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами", - им же и закончил, но намекнул, что их журнал берёт только тех поэтов, которые вносят деньги на пожертвование редактору.

Смешно вспоминать, но мне льстило их внимание. Я почувствовал себя звездой.
Через месяц у меня появились настоящие поклонники и настоящие деньги. Казалось, что теперь всё в моей жизни будет настоящим. И вода, и еда, и слава.

Я не учёл лишь одного. Публике были нужны новые гениальные стихи, которые, по её мнению, я извергал со скоростью, завидной гепарду.

Мы стали чаще встречаться с Олей. На её теле я находил всё больше стихов, каждый раз они становились всё лучше и гениальнее. Я не знал, из каких глубин ноосферы эти стихи доходят до меня такой совершенной иллюзией, да и мне было всё равно. На тот момент меня волновали только три вещи: перспективы, амбиции и девушка. В кои-то веки у меня появилась девушка, и я мог посвящать ей какое-то время. Хотя, Оля наскучила мне довольно быстро, даже быстрее, чем приелся секс. А Оле нравился секс, я был уверен, что она общается со мной только из-за секса. Она говорила, что большой член - залог хорошего секса.

Вскоре жёсткий двух, а то и трёхчасовой секс превратился в необходимую плату за один гениальный стих. Это была слишком большая цена, но товар меня устраивал. Отсканированные стихи я отправлял во все редакции России.

Ха-ха. Помню, как первый раз меня узнали на улице и попросили автограф. Ещё через месяц это превратилось в рутину. Автографы, банкеты и шорт-листы престижных конкурсов.
Мои стихи по-прежнему нравились всем. Их считали шедеврами, а меня последнием гением десятилетия. Даже тогда для меня всё это было мелочью. Меня не возбуждали стихи, переписанные с олиных ног. Я больше не мог мастурбировать, глядя на расплывшиеся на моей руке чернила.


Иххххххххаааааааааааааааааа!
 
ЕгорДата: Пятница, 11.05.2007, 15:28 | Сообщение # 8
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
Я хотел большего, но не знал как усовершенствовать то, что дарила мне ноосфера. Владимир Карасьев говорил, что каждый мой стих лучше предыдущего, но я был уверен, что он льстил. Я не видел разницы между всеми верлибрами, гекзаметрами, хореями и дактилями, которые дарили мне шрамы, и не мог понять, где мне искать истину так же, как не мог сам сочинять стихи. Я пытался вырезать на своих ногах такие же невидимые узоры, что украшали ноги Оли, но её шрамы со временем исчезали, а мои оставались навсегда. Пытался заниматься сексом с другими девушками, но на их ногах не было ничего кроме целлюлита и грибковых пятен.

Владимир Карасьев сказал, что остался всего лишь один стих для создания сборника. К тому времени весь город хотел увидеть мою книжку. Мои одноклассники создали столько мифов обо мне, что каждый человек подсознательно желал получить мой автограф, моё приветствие. Кто-то ляпнул, что я мессия, что мои стихи это слово божие, ушедшее вместе с последним вздохом Иисуса, и мой телефон взорвался от количества эсмээсок, отправленных мне религиозными фанатиками.

Я не хотел говорить с фанатиками и выкинул телефон, я не хотел общаться с поклонниками и стал ходить по улицам с опущенным на глаза капюшоном, я не хотел учиться и перестал ходить в школу, я хотел лишь этот последний стих, этот злосчастный стих, который и должен был закончить мой сборник.

Я подкараулил Олю после школы и настоял на том, чтобы мы пошли ко мне. Мы занялись сексом, я изображал энтузиазм так, как мог, но у меня не очень получалось и они кинула в меня подушкой.

- Пиши свои стихи и я пойду, - сказала Оля сквозь зубы и цокнула. Впервые за много месяцев.

Тогда я посмотрел на её ногу. Я подумал, что там будет коротенький стих, ведь закончить сборник нужно чем-нибудь лёгким и восхитительным, чем-нибудь романтичным и пафосным.
Там ничего не было. Я вертел Олю во всех направлениях, но там не было ничего. Ни символа, ни шрама, ни знака. Там были только целлюлит и грибковые пятна.

- Раз ты не будешь писать, я пошла... - сказала Оля и пошла к выходу. Тут до меня дошло, что Оля всего лишь обычная девка и что в ней нет ничего от богини. Что чувства, которые я к ней испытывал на самом деле были всего-лишь иллюзией. На самом деле у Оли не было ни крыльев, ни нимба. И сиськи у неё были обычными и за считанные месяцы растеряли свои магнитные свойства.

Но всё это меня мало интересовало... да.

- Не уходи. Мне остался один стих, - сказал я и она не послушалась. Она начала одеваться. - Оля, ты мне нужна.

- Пошёл вон. Мне звонят бабы. Знаешь, что говорят? Что они трахались с тобой.

- Это всё бред и чушь!

- А что ты на это скажешь?

Оля дала мне телефон. На нём была фотография. Я и сидящая на мне девушка. Кажется, её звали Алина. Нет, Поля... или Саша?

- Я ухожу, - сказала она. - И тебе придётся искать другую музу. Ты понял, урод?

- Ладно.

Я не совсем помню, что было дальше. Я взял нож. Я помню, что он лежал на тумбочке у двери, но не помню, как ударил Олю первый раз. Не помню, как проткнул её глотку и не помню, как разрезал живот. Не помню, как искал в её внутренностях гениальные стихи. Не помню, как раздевал и водил членом по её лицу, стараясь произвести эффект проявки фотографий. Не помню даже того, как засунул член в рот мёртвой Оли и начал водить им туда-сюда. Даже не помню, как перевернул её на спину. Но перед моими глазами до сих пор плывёт то, что было накалякано у неё на левой лопатке. Надпись была кроваво-красной. Это была даже не надпись, а шрам. Он был очень маленьким, но я все равно понял, что там написано.


Иххххххххаааааааааааааааааа!
 
ЕгорДата: Пятница, 11.05.2007, 15:29 | Сообщение # 9
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
5.

- И что? Что там было написано? - спросил Антона сокамерник.

- Я не могу сказать. Это было бы не этично, - сказал Антон.

- Как?

- Ну, не правильно.

- Понятно. А ты не сожалеешь? О том, что завалил девку?

- Вряд ли. Жалеть? Глупость какая. Жизнь-то продолжается, - сказал Антон и глотнул из алюминиевой кружки. Он поставил её на дубовую табуретку, лёг на нары и положил руки под голову. На его лице играла приклеенная улыбка


Иххххххххаааааааааааааааааа!
 
ТаняДата: Воскресенье, 13.05.2007, 14:39 | Сообщение # 10
Рядовой
Группа: Пользователи
Сообщений: 2
Репутация: 1
Статус: Offline
Несмотря на то, что я предпочитаю не читать вещи, в которых многократно используется лексика андеграунда, этот рассказ мне понравился. Понравился тем, что заставляет задуматься. Каждого о своем. Я думала об этом возрасте – 17 лет. Как это много и как это мало! Именно столько главному герою Антону, и именно столько мне. Антон в 17 лет добился очень многого: он популярен, готовится к изданию его первый сборник стихов. Единицы могут пройти этот путь – от ничего до признанного поэта. И вот, одна непростительная ошибка… и все рушится. Какая ошибка? Несмотря на тонкую душевную организацию, а ведь, на мой взгляд, у каждого поэта богатый внутренний мир, несмотря на его достойную подражания целеустремленность, Антон не понял главного. Не понял, как важно ценить то, что у тебя есть, как важно добиваться цели мирными, цивильными путями, не «идя по головам», чтобы не потерять свое «Я»… Не понял, что за красивой оболочкой не всегда скрывается столь же прекрасная сердцевина…
А ведь такие ошибки может совершить каждый из нас…


"Так как прошлого уже не вернешь, а будущего мы не знаем, то лишь настоящее можно считать нашей собственностью"
 
ЕгорДата: Понедельник, 14.05.2007, 20:00 | Сообщение # 11
Просто Егор
Группа: Администраторы
Сообщений: 14
Репутация: 1
Статус: Offline
Quote
Несмотря на то, что я предпочитаю не читать вещи, в которых многократно используется лексика андеграунда, этот рассказ мне понравился.

Мне тоже понравился. И "лексику андеграунда", как ты выразилась, я люблю, сам пишу в подобной манере. smile Так сейчас пишется вся современная проза: Шаргунов, Денежкина, Стогофф и др... smile
Прикрепления: 18659256.jpg (33.3 Kb)


Иххххххххаааааааааааааааааа!

Сообщение отредактировал Егор - Четверг, 31.05.2007, 16:03
 
ТаняДата: Воскресенье, 20.05.2007, 16:20 | Сообщение # 12
Рядовой
Группа: Пользователи
Сообщений: 2
Репутация: 1
Статус: Offline
smile Хотелось бы прочитать что-то твоего творчества в этом направлении...

"Так как прошлого уже не вернешь, а будущего мы не знаем, то лишь настоящее можно считать нашей собственностью"
 
Форум » Творческий раздел » Рассказы » Шрамы (Рассказ Тихона Макарова)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright MyCorp © 2006Используются технологии uCoz